Чувство моря [litres] - Улья Нова

не подавая виду, что боятся, что близки к отчаянию. Пишут обо всем, чем хотелось бы поделиться. Планами на предстоящий день, который может оказаться последним. Списком предстоящих трат, который, скорее всего, никогда не удастся осуществить. Мечтами, которые могут остаться невоплощенными из-за того, что время вышло. Сожалениями о своих несвершениях и невстречах. Мыслями, возникающими в предчувствии белой волны величиной с пятиэтажный дом, которая скоро укроет корабль, проглотит его сизой шумливой пастью, сомнет и потянет к кромешной и беззвучной темноте дна. Иногда в дни острых предчувствий утопающий оказывается один на один с шатким, ускользающим миром. Даже близкие не всегда способны это понять. Даже они не в силах проникнуть внутрь запертой каюты последних дней, на палубу корабля боли и слабости, уносящего своего единственного пассажира все дальше и дальше от берега в открытое море.

– На днях прочитала в газете, – продолжала Александра Львовна, немного взбодрившись чаем, – не помню, куда я ее подевала. А ведь подумала, что надо бы отложить для тебя. Там разные доктора и родственники больных рассказывают, что они видели, чему являлись свидетелями. Все сходятся на том, что послания утопающих принесли облегчение, замолили застарелые боли, отпустили грехи. В газете это назвали по-научному, особым словом. Извини, забыла, память раньше была такая крепкая, стихи с первого раза могла выучить, а теперь все рассыпается. Ничего не запоминаю. Только общий смысл, какие-то обрывки. Ну и ладно. Все в этой статье сводится к простой мысли, все к той же «какой-то силе над нами». Понимаешь, Дина, каждый может однажды испытать присутствие этой неведомой, неподвластной нам силы. Видимо, это удается в тех случаях, когда появляется цель – поддержать, приободрить, хоть ненадолго спасти человека, которому хуже, который слабее, который уже почти утонул. Такое иногда бывает: горе притупляется, если в твоей жизни появляется тот, кого надо поддерживать и спасать. Любая беда слабеет вблизи большей беды. Любая боль слабеет, когда ты пытаешься чем-то помочь другому. В этом, я думаю, и заключается действие этих писем, которые пишут друг другу безнадежные люди из самых разных больниц.

Дина хотела перевести разговор на другую тему, собиралась спросить Александру Львовну, как сейчас ее сахар, как вообще ее самочувствие, что говорит врач, но не смогла. Она заслушалась, а потом почти крикнула, что тоже хочет писать письма утопающего. Она не стала объяснять оторопевшей Александре Львовне, что тоже безнадежна. Что она уже которую неделю истончается, тает, утрачивается, всеми силами стараясь сохранить хотя бы отсвет своей любви. Старается сохранить хотя бы память о своих надеждах, обернувшихся стеклянным кинжалом в ее сердце. Дина попросила дать ей адрес. Сегодня же. Она потребовала так настойчиво и твердо, что отказать или помедлить было невозможно. Александра Львовна с готовностью бросилась через сумеречный коридор, заваленный коробками, старыми ридикюлями, связками пожелтевших газет, в дальнюю комнату. Почти бежала, сопровождаемая визгом собак, решивших, что пришло время долгожданной прогулки. Под ликующий лай Александра Львовна металась среди старых кресел, серванта, книжных шкафов и тумбочек. Озадаченно бормотала: «Куда же я могла деть?» Разыскивала очки. Хватала то потрепанную записную книжку с рисунком под палех на обложке, то совсем древний ежедневник, рассыпающийся на странички.

Через несколько минут Дина получила мятый листочек с адресом. Он опустился перед ней на клеенку кухонного стола. Как экзаменационный билет. Как маленький запасной парус. Синей ручкой аккуратными печатными буквами на нем были написаны: город, улица, номер дома, почтовый индекс. С того самого вечера Дина стала писать незнакомому капитану в городок на берегу моря. Она часто находила его городок на карте, разглядывала единственный бульвар, изучала, как переплетаются и разбегаются улицы со странными, ничего не значащими для нее названиями. После того как Александра Львовна неожиданно умерла, Дина почувствовала себя такой нечуткой, невнимательной и поэтому отчасти виноватой. И стала отчаянно писать капитану письма обо всем, что чувствовала и видела вокруг. Как уж умела.

2

Убаюканная стуком колес, Дина засыпает на верхней полке, отвернувшись к стене, сжавшись под войлочным одеялом. Она едет в портовый городок на берегу моря по приглашению незнакомого, безнадежно больного капитана. Она едет, потому что Баба Йога сказала, что так надо. Ночью в купе она снова видит свой главный, часто повторяющийся сон.

Дине снятся канатоходцы, смиренно бредущие по канату над ущельем, между вершинами соседствующих гор, которые в этих краях называют сестрами. Их сосредоточенные лики обращены навстречу ветру, треплющему волосы, парусящему рубашки, норовящему отнять и унести с собой ленты, веревки, тоненькие ниточки, на них висит у кого – крестик, у кого – образок Богородицы, у кого – амулет.

Они медленно движутся по канату на почтительном расстоянии друг от друга, чуть разведя руки в стороны, сосредоточенно вглядываясь перед собой, оглохшие и ослепшие ко всему вокруг. Летит над ущельем вертолет, взвинчивая тишь раннего утра назойливым стрекотанием. Вдали по тропинке долины движется велосипедист в алой рубашке и соломенной шляпе, управляет одной рукой, а другой прижимает к плечу удочку в парусиновом чехле. Вдали долины пастух гонит стало коз. Где-то звонит колокол. Хищная птица парит, обнимая крыльями простор пастбищ и садов. Но канатоходцы все равно этого не видят. Их сощуренные глаза окружены глубокими лучами морщинок – солнце часто светит им прямо в души, выжигая сквозные дырочки, на которые со временем их можно будет нанизывать, словно бусины.

У подножия дальней горы полсотни строений прилеплены к камню, карабкаются по склону. По каменистой тропинке, змеящейся между лачугами, похожими на осиные гнезда, бегают босые мальчишки, женщины, закутанные с головы до пят в темные струящиеся одеяния, неторопливо носят воду, водрузив кувшины на плечи. Грузная торговка бродит по узкой улочке с неохватной корзиной дымящихся лепешек, по-птичьи выкрикивая, тяжело переваливаясь на отечных ногах.

Подвесной мост, натянутый между горами-сестрами, разрушили десять лет назад, во время войны. В день обвала моста в перестрелке погибло немало солдат и мирных жителей Того поселка, так его теперь называют в соседних селениях, лишив имени и даже не решаясь лишний раз взглянуть в его сторону. Кладбище защитников и завоевателей недолгой и бессмысленной войны между селениями, жители которых молились разным богам, расположено у южного склона Той горы. Скромные деревянные кресты. Серые камни надгробий. Штрихи и штыки разросшейся осоки, по вечерам – черное кружево листьев люпина и шиповника. Среди них в полуденную жару бродит ветер, шелестящий в сухой траве песню примирения и покоя. Говорят, ближе к полуночи среди крестов и каменных плит кладбища скитаются безутешные призраки невест-иноверок из долины,